Что угнетает больше — гордое одиночество или позорное сообщничество?
читать дальшеКак я уже не раз намекал, люди делятся на _Сумасшедших_ и Сумасшедших относительно_. Не знаю точно, кто из них кто именно, но одни из них — сугубые одиночки, которых общество стопроцентно и без исключений будет считать ненормальными за сам факт одиночества (увы, в нашем социуме одинокий — значит, скучный, значит, несет всякий бред пит), а другие — тусовщики и носители культуры, а точнее, безкультурья социума. Все люди на земле сумасшедшие, но вторые — считают себя как раз таки абсолютно нормальными, ибо именно они, а не сугубые одиночки, придумали психушки, отрезвители и гоп-группы для уничтожения, угнетения и уничижения первых — так называемых _Ненормальных_, сиречь — ярых противников социума и мирных нейтралов. Причем с точки зрения одиночки, он — существо с разумом гораздо более развитым и продвинутым, культурой гораздо более благородной и благовоспитанной, для него именно социум является диким, сумасбродным, хаотичным стадом. Но так уж вышло по законам природы — кто громче рычит, тот и прав, и рычат громче всех, разумеется, соцэки и бляндинки (одиночки просто предпочитают мудро не тратить лишние калории, тем более, что какая энергия в этом мире является лишней?).
В то время как приверженцы стада ведут шумную, гиперактивную и легкомысленную жизнь, одиночки вынуждены развлекать себя сами. Тусовки, пьянки, шаманизмы (то, что творится сегодня в данц-клубах, действительно даже самый дикий африканский шаман не повторит) утомительны и презренны для них. Им важно более тихое (следовательно, более благородное развлечение — смутно представляется, какое, но все-таки) развлечение — но они, видимо, попали не на тот край планеты, потому приходится развлекать себя в одиночестве. Одиночка — это фермер, потерявший свой хомут, который презирает банальную скотину, выгремевшую из загона и желающую здесь и сейчас наесться, намычаться и заснуть. Потому приходится уйти подальше, потому как смотреть на это зрелище презрительно для него, следовательно, фермер — очень горд. Он не желает пачкать свои сапоги в грязи, которую проливает на него мимо пробегающий скот. Он сидит под деревом и играет на дудочке в этом самом _Гордом одиночестве_, которое угнетает его — фермер — человек, а человек — существо биосоциальное, сиречь, требует общения. А рядом, кроме одичавших коров и баранов, не разговаривающих по-человечьи, больше никого нет. Да им и не до него.
С другой стороны, есть какая-то поговорка или пословица на это дело… В общем, человек — животное, значит, свойственен, как и любое животное, эволюционировать и приспосабливаться к условиям окружающей среды. Одиночки, все-таки не стерпев угнетающее и ужасно тоскливое и скучное одиночество, меняют фермерский камбинезон на баранью шкуру и идут к стаду — развлекаться.
С одной стороны, и правильно. Что получают и выигрывают люди, исключительно из побуждений своей гордыни страдающие тихо и незаметно в своих норах, гордые, но тихие и незаметные? Ничего, конечно же. Они только спасают свою гордость, но ради чего? Дни их проползают до ужаса тоскливо, нудно и невесело. Хочется праздника, развлечения, дикости, веселья — всего того, что по их строжайшим канонам, является страшнейшими смертными грехами. В их монастырях и райских пристанищах слишком тихо и спокойно, чтобы чувствовать в них уют. Напротив, эта тишина и безмолвная бесконечность угнетает, лишает смысла, сводит с ума. Недаром одинокие люди становятся просто шизофрениками — разговаривают сами с собой, с предметами, заводят у себя дома сорок семь кошек, выходят наружу крайне редко, а если и выходят, то только в неописуемо красивом, но жутко старомодном викторианском платье (сужу по своей учительнице). Такие люди в моменты их появления в обществе становятся только еще более занудными и отталкивающими. Они слишком глубоко погружаются в себя в своем монастыре — веселье и праздник — это по большей части грех, а социум — это великие грешники. Неугомонные грешники никогда не пустят к себе смиренных святош — если только еще не разорвут в клочья.
Посему, многие убегают из своего приевшегося осточертелого монастыря. Они бросают путь смиренного пастыря поднебесья, выбирая путь адского пекла самого дна грешной земли (я наигрался в Хитмана, там был уровень с тематической вечеринкой — на чердаке — Рай, в подвале — Ад. И в Аду было гораздо веселее и зажигательнее, чем в Раю — и не случайно ведь).
Но как я уже сказал, демон ангелу — не товарищ, потому ангелу приходится срезать свои белоснежные крылья, надевать на обнаженную ногу грубый перепачканный сапог, наращивать когти и клыки, обжигать и обугливать кожу — всячески стараться сделать из себя _своего в стане чужих_. С волками жить — по волчьи выть. Но им хочется забыться в бешеном демоническом танце, обжигающем дурмане дьяволического очага, среди запахов пепла и пережаренного мяса, лестных речей чертовок и лукавых ухмылок бесов. Жизнь вновь приобретает свое полноценное значение — оно наполняется движением, бешеным и неугомонным ритмом.
И все бы ничего, но почему же это тогда Адская преисподняя, а не блаженный Рай, если именно в Аду получаются блаженства, а в Раю, как ни противоречиво, от тоски гниют сердца? Может, Главный Вышестоящий перепутал указатели или инструкцию по применению лифта не так написал?
Увы, все правильно. Ад приносит блаженства в форме земных утех. Дикому шумному Аду противны такие понятия, как терпение, умиротворение, спокойствие, смирение, мягкость, рассудительность, порядок, степенность — основные добродетели праведника. Сама добродетель искажает свое значение в Аду. Как на уроке физики в девятом классе, на теме оптики ложь, преломляясь в неправильной линзе, дает ложное перевернутое и увеличенное изображение истины, путая наблюдателя и даруя ему абсолютно ошибочное представление о неправильно отображенном предмете.
Лучи Пекла, проходя через эту рассеивающую линзу, противореча законам физики, начинает выжигать все, что находится в пределах мутного стеклянного круга. Падший Ангел, позабытый в Пекле, теряет все ангельское, что он имел — сначала дарованные ему крылья, с которыми он так и не понял, что надо делать, а потом и дарованную благодетель. В бесовских блаженствах он забывается и становится еще одним бесом, населяющим Преисподнюю.
Ух ты, сколько апокалипсического флуда. Обожаю все церковное, кроме самой церкви. Церковный стиль, церковный язык, монашеские одеяния, манеры, величие храмов и мудрость писаний, красивые пафосные слова и прочие атрибуты — все, кроме церкви, как таковой.
Но я отвлекся. К чему пришла вся эта длинная пафосная прелюдия? К тому выводу, что ангел, устав от святых обязательств, приводящих к гордому одиночеству, становится бесом, упивающимся благами земли из пепла. Но все-таки в нем томится то благородство, которое не отвалилось от его сердца и разума вместе с крыльями, и то презрение к адской грязи и зловонию, которое испражняет этот бурлящий демонический котел. И ангел может хоть тысячью изречений проклинать свое презренное окружение, но он оказывается на туманном перепутье — вернуться на тоскливую тропу тихого до безумия Рая, или же остаться в пылу дурмана, отвлекающего от философских мыслей, должных разрывать сердце и выедать моск. При этом дурман отравляет ангельскую душу — но не душа на самом деле чувствует боль — боль чувствует только лишь сердце, так как является материальным органом, значит, его отсутствие приведет к конечному отсутствию боли. Но вместе с болью исчезнут и благодетельские нравы и достоинство.
Что же легче вынести и пережить? Боль гордого одиночества Ангела, или безнравственность беспринципного сообщества Бесов? Что выиграет Ангел, что он докажет своими тихими страданиями, о которых никто не узнает, и холодными слезами, которых никто не почувствует? Ничего. Только принесет самому себе боль и тоску. Этим привлекает Ад — в нем нет боли, ощущаемой сердцем, потому что у бесов нет сердец. А когда сердечная боль не беспокоит, страх и физической боли вскоре забудется — в одиночестве куда больнее и страшнее.
Чем же тогда так плох Ад?